ДЛЯ ЧЕГО ПОНИМАТЬ БОГОСЛУЖЕНИЕ?

Казалось бы, вопрос, поставленный в заголовке статьи, является тривиальным, наподобие утверждения «переходите улицу на зеленый свет» или булгаковского — «Арбуз не нужно печь на мыле». Однако, увы, это далеко не так. К сожалению, некоторые наши единоверцы считают, что богослужение понимать незачем. Ведь в богослужении является Сам Бог. А если ты это понимаешь, то ты этим владеешь. А как можно владеть Владыкой всего? «То, что ты понимаешь, — не есть Бог», — сказал один из богословов. Ведь Бог непостижим. Соответственно, непостижимым должно быть и богослужение. Поэтому некоторые и не стремятся к пониманию, а упиваются пафосом неизреченности и непостижимости. Вспоминается старушка из рассказа Чехова, которая умилялась слову «дондеже», не понимая его значения. Для некоторых прихожан (и не только) понимание равно профанации. Но так ли это?

В такой постановке проблемы чувствуется путаница между путем и его целью. Да, Бог непостижим, но путь к Нему должен быть понятным и определенным, если мы не хотим свалиться в яму ереси или прелести. Богослужение же еще не есть Сам Бог, иначе мы рискуем из символа сотворить идола. И самое главное: Бог непостижим только в Своей недоступной природе, но Он всецело явлен в Своих нетварных энергиях. Парадокс постижимости — непостижимости лежит в основе бытия Божия и, соответственно, нашего богопознания.

Человек создан по образу Божию и сотворен разумным. Разум, по учению отцов Церкви, — одна из характеристик образа Божия. Поэтому всякая деятельность его призвана быть осмысленной, тем паче — высочайшая разновидность человеческой активности, именуемая богослужением. Высочайшей мы по праву ее именуем, поскольку распространяется она на только на этот, но и на грядущий век. И не случайно наша служба именуется «словесной», то есть разумной (λογική — по гречески). Ведь в основе ее лежит Логос, Слово Божие.

Земное православное богослужение составлено по образцу небесного, ангельского

Там, в вечном Царстве Божием, многие земные вещи, такие, как знание или время, упразднятся (ср. 1 Кор. 13, 8; Откр. 10, 6). Богослужение же останется. Нынешнее, земное православное богослужение составлено по образцу небесного, ангельского, описание которого содержится, например, в Откровении Иоанна Богослова. Поэтому вникать в его смысл — значит вникать в жизнь будущего века. Соответственно, и пренебрежение его смыслом есть пренебрежение собственным будущим.

Верхом легкомыслия было бы ожидать, что вникать в жизнь будущего века — простая задача. Поэтому ко всякому богослужению нужно относиться как к величайшему и напряженнейшему труду, который, однако же, просвещает разум и душу, обогащая последнюю терпением, рассуждением, верой, надеждой, любовью — одним словом, всеми добродетелями.

Если мы тяготимся службой по причине собственной косности, лени, рассеянности, то следует все-таки перебарывать совокупность неприязненных чувств, подстраивать себя под богослужение, поднимаясь духом до его вышеестественного уровня, а не уродовать службу в своем извращенном восприятии, пытаясь вместить ее в прокрустово ложе собственной греховности и скудоумия.

Теперь возникает следующий вопрос: как сделать так, чтобы наше понимание было подлинным, не плоским, не профанирующим? Это, конечно, трудно. Один мой знакомый петербургский дьякон как-то заметил: «На церковнославянском служить — непонятно. А на русском — противно». Часто мы, гонясь за легкостью понимания, уничтожаем духовное содержание службы.

Из Белоруссии приходят сведения о соблазне, которому подвергаются там православные через прозелитизм папистов. Те предлагают своего рода экспресс-богослужение, по внешности вроде бы православное, но во много крат сокращенное, выхолощенное от благодати Божией, да к тому же требующее поклонения папе как непогрешимому в вопросах вероучения существу. Таким образом, предлагается только форма, притом изуродованная, а самое главное — лишенная содержания.

В самой России, этой цитадели Православия, нет-нет, да и появляются разного рода модернисты, коверкающие богослужебный строй Церкви ради того, чтобы снискать себе популярность в определенных кругах.

Когда утрачивается понимание богослужения, из него уходит жизнь

Когда утрачивается понимание богослужения, из него уходит жизнь. Уходит она также из священнослужителей, которые постепенно превращаются из совершителей Божественных тайн в актеров, занятых не столько постоянной актуализацией живой связи с Вечностью, сколько заботой о впечатлении, какое они производят на людей. Из ангелов, вестников Божественных тайн, они превращаются в пресмыкающихся, что упражняются лишь в потакании людским страстишкам, силясь придать им благообразную наружность.

Такое кривляние несет богослужению гибель. Служитель-артист не разум свой исправляет перед Богом, не совесть свою испытывает, а слишком часто глядится в зеркало, слишком много любуется собой, слишком хочется ему выделиться из ряда иных служителей, как человеку выдающемуся. Здесь мы имеем полную панораму грехопадения, состоящую, по Иоанну Богослову, из похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (1 Ин. 2, 16).

Таковой служитель внимание народа Божия переключает с Творца на собственную персону, доходя в своем часто бессознательном богоборчестве до постоянного хищения божественной славы. Он желает, чтобы миряне и подчиненные клирики не столько Христа-Жизнодавца прославляли, сколько его греховное ничтожество.

Не ко Христу таковые людей ведут, но к себе, устраивая на их пути тупик или пропасть, которые будут препятствовать духовному восхождению и способствовать погибели.

Будучи облечены в овечьи одежды, они говорят ласково, покуда им не перечат. Стоит же сказать что-либо вопреки, тотчас воспламеняются гневом. Потому и служение их исполнено гнева и неприятно Богу. Первоначальный смысл его все более утрачивается, заменяясь лицедейством.

Потому крайне важно как для служителей, так и для мирян понуждать себя к величайшей степени внимания при богослужении, к глубокому благоговению, к желанию приближаться непрестанно к постижению тайн, скрытых в службе.

Невозможно сказать о богослужении лучше, чем это сделано праведным отцом Иоанном Кронштадтским: «Где я стою? На небеси, ибо вижу пред собой престол Божий. Где я стою? Не на Голгофе ли? ибо вижу пред собой распятого за грехи мира Сына Божия воплотившегося, пострадавшего и умершего ради крайней благости. Где я стою? Не в Сионской ли горнице с апостолами Спасителя моего? ибо вижу пред собой совершающуюся Тайную вечерю, слышу таинственные, проникнутые безмерною любовью к погибающему миру, слова — (ибо в лице апостолов они сказаны всему миру): — приимите, ядите, сие есть Тело Мое; и: пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, и прочее (Мф. 26, 26–28). Где я стою? Не при Кресте ли умирающего за грехи мира Господа моего, ибо вижу книгу Завета или последнего завещания Его верующим; сия заповедаю вам, да любите друг друга, яко же возлюбих вы, да и вы любите себе (Ин. 13, 34)».

И далее этот же святой говорит: «Церковь есть воистину небо, особенно алтарь, и священник должен в алтаре оставить всякое земное пожелание, которое убивает в нем жизнь духа и отрывает от Христа, от благодати Его, от дела Его спасения, от всего домостроительства Его, от любви к Нему и к спасаемому Им человечеству».

Восприятие каждого богослужения неповторимо. Пусть в службах много повторяющегося, но душа христианина всякий раз иная, и всякий раз одни и те же слова ложатся в нее по-новому. Если почитать справедливым, что нельзя в одну бездушную реку войти дважды, тем паче будет истиной, когда речь идет о богослужении, об этой полноводной реке божественной благодати.

Источник понимания богослужения — страх Божий. Можно нахватать и даже наизусть запомнить массу теоретических знаний о службе. При этом они останутся достоянием лишь рассудка, не проникая в глубину души, не преображая последней. С другой стороны, можно проникнуться страхом Божиим, ясным осознанием того, что, вырвавшись из современного, до глубин своих пронизанного грехом, мира, мы недостойны и в храм-то Божий войти. Если развернуть перед совестью каждого те строгие прещения, что запечатлены в Правилах святых апостолов, в постановлениях Вселенских и поместных соборов минувших веков, мало найдется тех, что скажут: кажется, я могу здесь стоять.

Не имея добродетелей, что были присущи христианам иных эпох, мы должны прорываться к заоблачным высотам богообщения не мудрствованиями своими, а лишь непрестанным покаянием и смирением, по слову преподобного Силуана Афонсокого: держать ум свой во аде и не отчаиваться.

Только тогда ужас от присутствия нашего окаянства пред очами всесильного, всеведущего, пронзающего наш мрак Своей высочайшей и непостижимой любовью Бога может нас возвести на некую ступень понимания божественной службы.

Так для чего же все-таки, несмотря на тяжесть задачи, христианину необходимо понимать богослужение? Для попаления грехов своих в самом их зародыше, для просвещения ума и сердца, что делает нашу жизнь осмысленной, радостной и вдохновенной. Для живого общения с Богом и святыми, для непрестанного стяжания Духа Святого Божия.