Тетрадь дедушки Кузьмы лежит передо мной на моем рабочем столе.  

Я бережно перелистываю страницы, слегка пожелтевшие по краям. 

Страницы большого формата – теперь таких тетрадей не выпускают. Да и таких перьев, какими писал мой дед по матери Кузьма Осипович Ивакин, теперь тоже нет. И стальными перьями теперь никто не пишет. 

А какой почерк у деда! С завитками начальных букв, с нажимом пера, чтобы выделить особо важные для деда слова. Сразу видишь, что писал человек с прилежанием и любовью – до самой последней страницы, до самого последнего слова в своей заветной тетради.  

Переписан им от руки и Акафист Божией Матери Владимирской – печатными буквицами, очень красивыми. 

Я достал тетрадь накануне зимнего праздника святителя Николая. Потому что хорошо помню, что в самом конце тетради деда Кузьмы записана история, связанная с этим великим угодником Божиим, который почитаем в нашей православной стране, как нигде в мире. 

Давно хотел обнародовать эту историю, записанную дедом, да всё никак не находилось времени. Но сегодня решился и потому достал тетрадь из ящика стола, где у меня хранятся святыньки – семейные, подаренные, привезенные из ближних и дальних паломнических поездок. 

И когда раскрыл тетрадь, вспомнил эпизод из романа «Идиот» Ф.М. Достоевского – тот, где князь Мышкин, по просьбе генерала Епанчина написать что-нибудь «на пробу», выводит: «Игумен Пафнутий руку приложил». Восхищенный генерал восклицает: «О, да вы каллиграф!» – и успокаивается, потому что знает, как избавиться от внезапно свалившегося на его голову дальнего родственника: можно пристроить его в какую-нибудь контору писцом, раз у него такой замечательный почерк. 

Я радуюсь совсем по-другому, но в подражание князю Мышкину, своему любимому литературному герою, говорю про письмена деда: 

– Дед Кузьма руку приложил. 

Тетрадь начинается выписками из житий святых, описаний календарных праздников на те дни, которые были наиболее значимы для Кузьмы Осиповича. Выпискам предшествуют замечания деда. 

Например: «19 июля. В Житие Преподобного и Богоносного отца нашего Серафима Саровского видно, что он великий чудотворный старец, утрудненный в подвигах с поднятыми руками к небу, стоял на камне коленопреклоненный, приносил свою молитву Господу Богу». 

Грамматика у деда своя – и по времени, и по особенностям характера, и по образованию. Дед начинал работать в железнодорожном депо Саратова подручным мастера, сам стал мастером, потом управляющий депо назначил деда помощником по охранной части. 

Выписки из житий соседствуют с сентенциями деда, свидетельствуют, что он не лишен дара размышления. 

В живых я деда не застал. И фотографии, к великому моему сожалению, не сохранились. Но о нем немного рассказывала бабаня, в доме которой мы жили в детстве и отрочестве в послевоенные годы. Больше рассказывала мама, особенно после смерти бабани, когда она ездила в Саратов на похороны. Она и привезла тогда эту тетрадь, а вместе с ней еще и Четьи-Минеи, Евангелие и Акафист Николаю Чудотворцу. 

О том, как нас спасли дедовы Четьи-Минеи в голодные студенческие годы, я написал в рассказе «Наследство». А вот о тетради и Акафисте расскажу сегодня. 

В тетради есть запись деда о Николае Чудотворце, о том, что произошло лично с ним, Кузьмой Ивакиным, который в безбожные годы остался верен Христу, продолжая быть старостой одной из незакрытых церквей Саратова, уже не работая в саратовском депо. 

Вот что записал дед Кузьма в конце своей тетради. 

Привожу запись с небольшими исправлениями в некоторых местах по орфографии и пунктуации: 

Этими словами записи в тетради деда Кузьмы и заканчиваются. 

Вот по этим записям и по рассказам мамы я и составил портрет своего деда. Замечательно, что именно Акафист святителю Николаю он хранил как главную святыню. А в Акафисте лежит на шелковой материи икона Богородицы «Милующая». Это такая святынька! Ведь на обороте иконки написано: «В дар и благословение св. Афонской горы из Свято-Троицкого древняго скита». 

Значит, дед был на Афоне! 

Я спрашивал у мамы: как дедушке удалось избежать тюрьмы, ссылки? Ведь он был помощником управляющего, близко общался с жандармами. А после, в советское время, не скрывал, что он православный, оставался старостой церкви, даже был на Афоне!  

Мама объясняла, что в своем доме дедушка прятал революционеров, когда это требовалось. Это до революции. А после октября 1917 года прятал у себя белых офицеров, когда они скрывались от красных, пробираясь в Крым. 

И потому дедушку не тронули ни красные, ни белые. Правда, пробовали арестовывать. Но Кузьма Осипович не зря близко знал жандармов, научился их приемам: как прятать людей, как и самому скрываться. Только чекисты подбирались к нему, он уезжал то в город Николаевск под Царицыным, то еще куда-то – к бывшим прихожанам храма, где он был старостой. 

Это я понял, разгадав подпись под некоторыми записями в тетради: «Писано в городе Николаевске». И еще стало понятным, почему не любил он фотографироваться. 

Но вот главное, что я понял, прочитав записи деда. 

После того, как явился к нему с просьбой пустить в дом святитель Николай, он стал принимать к себе всех, кто подвергался опасности, – будь то хоть красные, хоть белые, хоть анархисты. Спасал всех без разбора. И потому и его не один раз спасали. 

Да у него самого три сына пошли разными дорогами: старший дядя Ваня стал поручиком Белой гвардии, воевал, потом, после Гражданской, следы его затерялись. 

Средний, дядя Гриша, воевал в Красной армии, после войны выучился на инженера-геолога, прожил долгую жизнь. 

Младший, дядя Коля, стал киноактером: из Саратовского рабочего театра при паровозном депо втроем они поехали покорять Москву – Борис Андреев, Виталий Доронин, Николай Ивакин. Первым успеха добился дядя Коля. Он много и удачно снимался. Лучшая его роль – красноармеец Иван в фильме «Мы из Кронштадта». Погиб в 1941-м. Его друзья стали выдающимися актерами советского театра и кино. Виталий Доронин стал ведущим актером Малого театра в 1940–1970-е годы, Бориса Федоровича Андреева, народного артиста СССР, после фильмов «Трактористы», «Два бойца» и многих других полюбила вся страна. 

По стопам дяди Коли пошел мой старший брат Анатолий Солоницын, вошедший в историю мирового кино ролью преподобного Андрея Рублева в одноименном фильме великого режиссера Андрея Тарковского. Ну а мне выпало рассказать обо всем этом. 

И у меня есть надежда, что и мои записи, как и тетрадь деда Кузьмы, прочтут мои дети и внуки и другая моя родня. 

И так же, как и я, раскрыв старую тетрадь, они с радостным чувством скажут: «Это наш прадед Кузьма “руку приложил”. Это он сподобился воочию видеть святителя Николая, Чудотворца».