new_logo.png
 
 
 

 
 

Видео материалы



Все видео










Партнеры

srub8831.jpg amin8831.jpg fondab8831.jpg

Актуальные темы



    Возврат к списку

    Страна испарилась

    Страна испарилась

    Годы девяностые, шальные и разрушительные, аукаются в каждом из нас в сознании и в повседневной жизни. Есть несколько точек зрения на то, что происходило в это время в стране. Одна из них – жуткая, серая, страшная быль, что, в общем-то, близко к истине, ведь это годы всеобщего развала, когда тот самый кердык, о котором говорил Данила Багров пришёл нам, а не Америке. Оценивая происходящее сейчас, думаю, что это были «весёлые» годы, потому как попал я в такую ситуацию, в которой совершенно не ожидал очутиться. Началось все с того, что я уехал поступать в львовское военное училище, на факультет военной журналистики. Страна уже двигалась к точке бифуркации, но мы все-таки надеялись, что проскочим. Была такая наивная уверенность….

    И вдруг в 91-м году, оказалось, что страны, в которой мы все живём, которой мы служим, уже просто нет, её отменили. Дурацкая ситуация - я на четыре года помещен в военную систему, сплю в казарме, ношу сапоги и наматываю портянки, облачён в военную форму день и ночь, вынужден соблюдать все формальности и правила до мелочей, а пропало самое главное – Советский Союз. Нас водили строем голосовать на референдум за сохранение Союза, но все оказалось фикцией. Страна испарилась! И вот с этого момента огромная в душе тревога поселилась и долго-долго не отпускала меня до самой до второй чеченской.

    В итоге Львовское училище военное мы не закончили, потому как не имело смысла получать диплом иностранного государства, да ещё с каким-то подозрительным бандеровским трезубцем на обложке. Пришлось перебираться в Москву, обращаться в главный штаб Вооруженных Сил СНГ. Нас определили в бывшую военно-политическую академию им. Ленина. Там мы сдали выпускные экзамены и получили распределение. На построении в Москве нас, без месяца выпускников факультета военной журналистики, высокий чин в генеральских погонах неожиданно поблагодарил за то, что мы не изменили присяге. Стало даже как-то приятно – везде бардак и б…о, а мы остались русскими офицерами, верными России. Мелочь, а приятно… Значит, что-то в нас осталось, что не вытравил этот ветер перемен.

    Но, оказавшись молодым лейтенантом молодой российской армии, я вдруг понял, что многие установки, которыми меня накачивали и в семье и в военном училище, оказались где-то попраны, где-то подвержены деформации. Жить с уверенностью в завтрашнем дне стало невозможно. Бушевала инфляция. На свое первое жалованье лейтенантское в 1992 году я купил 2 больших бутылки водки, какую-то закуску и заморскую газировку, проставился друзьям, на этом деньги кончились.

    Мы оказались в один час просто ненужными – получали нищенскую зарплату, ходили на службу, выполняли задания командиров и начальников, но по большому счету, это уже никого не интересовало. Мы оказались в прострации. Это можно сравнить с шоком, как будто тебя ударили мешком по голове. Огромное количество людей не понимало происходящего, но надеялось на лучшее.

    Манки-бизнес и веселье

    Будучи старшим лейтенантом, я подрабатывал в палатке – торговал сникерсами, тушенкой, пивом, чипсами и палёной водкой на пару с моим другом детства, который заканчивал медицинский институт. Ему так же не хватало денег.

    Торговать нужно было вдвоём, потому что постоянно на нашу палатку на улице Дмитрия Ульянова совершали налеты повылезавшие из подворотен биндюжники и группы наглых, как саранча, кавказцев. Эта разномастная кодла, плюясь, шипя и ругаясь, лезла в окошко, шаря по прилавку в поисках денег. Они горлопанили, постоянно что-то требовали – деньги, еду, алкоголь. Если получали отказ – били стекла витрин. Нам приходилось обороняться, отстаивать товар, у нас были полуметровые арматурины. Жуть конкретная, хотя до большой крови, слава Богу, дело так и не дошло. Разбитые носы и порванные рубашки – не в счёт. К тому же наши победы или поражения в стычках мы тут же на скорую руку обмывали хозяйской водкой. Она была самодельной и отвратительной. Помню, как в бутылке я с удивлением я обнаружил комара, но на халяву и уксус сладок. Затем от водки мы переходили к спирту Royal, разводя в нем джем или варенье и получая более-менее приемлемое пойло а-ля девяностые.

    К нашей палатке, как бабочек на мотылек, постоянно тянуло каких-то заворожённых, как и мы, суровой действительность девиц. Особого разврата мы не допускали в силу своего воспитания, но романтические вечера практиковали. Пили с дамами разного возраста приторный польский ликер и пиво, водку и останкинское шампанское, слушали музыку … Главное – было весело. Я ловил себя на мысли, что ощущал себя бравым в свои 22 года: с одной стороны, имел погоны, а с другой, окунулся с головой в мир пьяной свободы… Да, кто-то главный вытер о нас, служивых, ноги, мы никому не нужны, но мы живы, мы ещё дышим и как-нибудь устроимся в этом мире, не пропадём…

    В этой прострации я легко относился к подработке. Утром я уходил из душной палатки и ехал на работу в военную газету, а мой товарищ оставался торговать дальше в замкнутом пространстве. Кстати, платили крохи в этом обезьяньем бизнесе. Хватало на баварские сардельки с острым соусом, пиво и что-то еще.

    Людям внушалось, что нужно зарабатывать, что в этом смысл жизни. В жуткой инфляции пожилое поколение понимало не много, а молодые дергались, пытались выплывать из этого омута, но, понятное дело, что брокерами и бизнесменами получалось быть далеко не у всех. После торговли водкой с комарами наступил период продажи аудио- и видеокассет в будке «Спортлото» у метро «Водный стадион». Здесь мой стаж был еще меньше: поняв, что от многочасового слушания «тыц-тыц-тырири» и других мотивов попсы даже у стойкого молодого офицера начинает ехать крыша, я ничтоже сумняшеся покинул и этот шалман.

    Пьянство на войне

    На первую чеченскую компанию я прибыл только в конце августа 1996-го, в момент подписания позорных Хасавюртовских соглашений с бандитами.

    Первые впечатления от Грозного – Сталинград (это я ещё не видел чеченскую столицу в разгар второй кампании). Как известно, тогда боевики предприняли массированное контрнаступление, зашли в город, все расположения российских войск и подразделения милиции были блокированы и сражались в окружении. Это происходило на протяжении недели.

    Был разработан план по освобождению Грозного от боевиков. Военные приготовили море огня и свинца, но «план Пуликовского» был отставлен в сторону политиками, и Россия пошла на переговоры с сепаратистами, что в конечном итоге закончилось хасавюртовским позором.

    И я попал в армию в тот самый момент, когда шла подготовка к этому соглашению. Пошла практика выставления совместных блокпостов – вместе с бородатыми «духами» в зеленых повязках наши бойцы несли службу на этих объектах. Диалоги, своеобразные взаимоотношения, переходы на личность. В общем, зрелище ещё то.

    Конечно, второй удар, который был нанесен моему сознанию – тотальная деморализация нашей армии. Банальные вещи приходится говорить, но я стал свидетелем того, как у армии украли не то что победу, а вообще возможность нормально воевать. И сделала это московская либеральная туса, захватившая власть. У нас не было инициативы, военные были подавлены, помяты, они ощущали предательство. Это мерзкое липкое и обволакивающее предательство словно материализовалось, витало в воздухе. Словно флюиды Березовского проникли на военную базу на окраине Грозного, заполняя все пустоты и разлагая все сущее.

    Меня поразило всеобщее повальное пьянство. Считаю, что это всеразлагающее, ужасное явление в первую чеченскую компанию простимулировало наши военные неудачи. Пьянствовали безбожно, пили всякую гадость и офицеры, и сверхсрочники, и прапорщики, и солдаты. В 205-й бригаде, которую за тотальный алкоголизм личного состава даже на уровне командования называвшие «двести пьяной», двум «контрабасам» (контрактникам) не выплатили положенных за войну денег. Впавшие в запой уже немолодые бойцы объявили ультиматум и заперлись в чердачном помещении казармы, объявив голодовку, грозя всё вокруг взорвать, поджечь и разворотить. В итоге для выкорчевывания «контрабасов» применили брандспойт пожарной машины. Посидев под холодным душем несколько часов, профессиональные пьяницы в погонах сдались коменданту.

    Роковой борт

    Полагаю, что в трети, а то и половине наших потерь в первую чеченскую кампанию виновато то самое безудержное пьянство. Это я понял, еще только посетив базу в Моздоке. «Вертушек» на Ханкалу или Северный мы ждали долго, почти целый день, и уже было отчаялись, как вдруг оказалось, что есть один борт, готовый принять всех желающих. Винтокрылую машину штурмовало человек шестьдесят – собровцы и омоновцы, санитары и разведка, наш брат-журналист и штабисты с секретными чемоданами. Кого только не было. Сколько село людей на борт – секрет. Полагаю, что нас забивали как сельдь в бочку вопреки всем правилам полета и технике безопасности. Тревожиться я начал еще на подходе к рампе, когда увидел, что борттехник невменяем. Как стоял на ногах этот человек, было загадкой, но при этом он еще умудрялся разводить руками, тыкать в разные стороны и издавать опознавательные звуки. Пилот и штурман держались увереннее, но, похоже, что экипаж с самого утра серьезно заправлял не только топливные баки.

    Когда мы полетели в сторону Терека, мне пришлось принять предложение улыбчивого собровца-бородача и судорожно пить спирт, ибо я понял, что полет мой может стать первым и последним на транспортно-боевом вертолете Ми-8 Минобороны РФ. Экипаж пригласил даму-санинструктора в кабину и стал выделывать в воздухе кренделя, пролетая под линиями электропередач, уходя в штопор и бросаясь бабочкой в головокружительные развороты.

    Как дошли до Ханкалы, помню плохо. «Вертушка», освободившись от нас, приняла новых пассажиров и ушла на север. А через два часа мы узнали, что наш борт каким-то образом оказался в небе над Шали, потерял управление и врезался в землю, похоронив вместе с собой тридцать с лишним душ. Медсестричка, перед которой «вышивали» вертолётчики, погибла с ними.

    Комбат-батяня и Хаттаб

    Грозный, главная совместная комендатура. Идем брать интервью у нашего и у «духовского» начальства. Я переоделся в гражданку. Вася Фатигаров из «Красной звезды» в камуфляже. Ему не по себе. Мы подбадриваем друг друга, загадывая, кто быстрее окажется в зиндане. Держимся группой, духи косятся на нас, но реагируют совершенно спокойно – победители. У ворот комендатуры нос к носу сталкиваюсь с Хаттабом в американском камуфляже и шарфе-арафатке. Окруженный важной челядью араб деловито снует по комендатуре. Тоже победитель. Масхадова нет на месте, куда-то поехал с кем-то говорить. От наших под охраной группы омоновцев в прокуренном до синевы кабинете сидит генерал Овчинников. Ему нелегко, но держится молодцом, пытается шутить. Сосредоточен, спокоен, словом, ведет себя как настоящий генерал. Беру интервью, интересуюсь как в этом информационном окружении ему работается? Дело в том, что «духи» и при нас врубают свою музыку, становятся в круг… И так каждый день. Генерал говорит, что омоновцы отвечают «Комбатом-батяней» из колонок, и это приводит противоположную сторону в состояние грогги.

    О том, что такое война в плохом понимании этого слова я могу говорить долго. Тем более о первой чеченской войне. Тем более что несколько дней я провел в составе совместной комиссии по обмену пленными и эксгумации трупов. Видел всякое… Могилы наших солдат под Мескер-Юртом, Аргуном и Гудермесом навсегда у меня останутся в памяти.

    Я никогда не забуду Любовь Родионову – мать солдата, которая искала его по всей Чечне, валяясь у ног настоящих зверей в человеческом обличье, подвергаясь побоям и унижениям. В поисках сына она проходила через минные поля, была там, где не ступала нога русского солдата. В Грозном Любовь Васильевна еще не знала о том, что её Женьку, не снявшего крест и за это обезглавленного изуверами, закопали под Бамутом. Она найдет тело позже, а потом отдельно – голову. Она повезет ее домой на поезде, и проводница будет высаживать ее из вагона из-за запаха…

    А тогда маленькая женщина в платке Любовь Родионова, песчинка на фоне почерневших остовов домов в Грозном, была почти не видна. Я впервые в жизни встретил человека – хрупкую женщину в безмерном горе, который не сдался, но уповал прежде не на свои силы, которых и не оставалось вовсе, а на помощь Господа. Такой я запомнил осень 1996-го, в тяжелый год поражения.

    Островок мужества

    Но, там же, в Ханкале, на фоне уныния и пораженчества я наткнулся на островок не сдавшейся, воюющей армии, которая умеет вгрызаться в землю, брать рубежи, уничтожать огневые точки и занимать высоты быстрее, чем искушенный противник. На самом деле таких островков в русской армии было множество. Они представляли собой воюющие подразделения, разбросанные по всей Чечне. Это были группы, отряды, коллективы, которыми руководили сильные люди, не давшие опуститься и запаниковать подчиненным, державшие руку на пульсе и не допускавшие огрехов в боевом управлении. Это были живые частицы на тот момент деморализованной, раздавленной и разобщенной армии, которые способны собраться в единый механизм, систему и выполнить приказ, решить задачу на поле боя. Это были русские, способные сопротивляться и выживать в нечеловеческих условиях.

    Чуть в стороне, на фланге военной базы в районе железной дороги расположилась десантная рота под командование старшего лейтенанта Сергея Молодова. Здесь было всё как полагается по военному закону – окопы в полный профиль, капониры для техники, блиндажи и огневые позиции. Десантура ощетинилась АГСами и пулеметами, в укрытиях – минометы. Здесь несли службу, выдвигались в разведку, мониторили окрестности и минировали особо опасные подходы к своему расположению.

    В этом подразделении я увидел уважение к командирам, грамотных солдат и уверенных в себе офицеров. Мы вышли на позиции, фотографировались, говорили много о житие-бытие. Здесь мне рассказали, каково с полным БК, спальником и сухпаем на неделю бегать по горам, почему жилистый и худощавый боец куда выносливее раскаченного «спецназёра» с платком на голове. Рассказали, что в подвал или блиндаж лучше кидать не «эфку» (оборонительную гранату Ф-1), а наступательную «эргэдэшку» и многое, многое другое.

    Не знаю, чем я расположил ротного, но напоследок он захотел подарить мне трофейный югославский серебристый ТТ. Я вежливо отказался. С ротным мы обменялись адресами. Долго прощались. Вернувшись в Москву, я подготовил материал о том, как десантники воевали в Чечне…

    А через три с половиной года – в марте 2000-го – с замиранием сердца слышал и смотрел новости о том, как погибла в жестоком бою с превосходящим противником в горах под Улус-Кертом рота псковских десантников. Их командир – капитан Сергей Молодов был убит в первые минуты боя – застрелен «духовским» снайпером в голову. Ему посмертно присвоено звание Героя России.

    Вспоминает Георгий Котенок
    Подготовила Мария Карпова
    Фото Александра Неменова


    Возврат к списку



     


    a_b.jpg

    За веру православную

    Перейти к разделу

     

    Образование и воспитание

    Перейти к разделу

     

    Святая русь

    Перейти к разделу

    Современные проблемы

    Перейти к разделу

     

    Православный образ жизни

    Перейти к разделу

     

    Новости за рубежом

    Перейти к разделу

    Проповеди

    Перейти к разделу

     

    История церкви

    Перейти к разделу

     

    Русская история

    Перейти к разделу

     
      Карта сайта / Обратная связь
    Официальный сайт Международного общественного движения "ЗА ВЕРУ ПРАВОСЛАВНУЮ"
    Разработка и поддержка сайта ИТ-компания "Зебрус"
    Яндекс.Метрика
    Рейтинг@Mail.ru