Много раз убеждалась, что самый «надежный»
способ впасть в какой-либо грех – осудить за
этот грех своего ближнего. Вот никогда после рождения
собственных детей не думала, что меня будут раздражать
чужие малыши, весело бегающие по храму, но… Видно,
я слишком часто осуждала тех, кого дети в храме раздражают
и от кого изрядно достается и детям, и их родителям.
Собственно, временами и мне «доставалось» как
мамаше, до сих пор не нашедшей на ребенке кнопочку
«Выкл.».
И что же? Буквально на днях в храме я поймала себя на
раздраженной мысли: «Ну почему эту бешеную девочку
до сих пор никто не успокоит?» Конечно: я, видите
ли, помолиться «по-нормальному» пришла на
раннюю службу, пока собственные бутузы сладко спят,
– и вот он, тут как тут, чужой топот и вскрики. К
счастью, я быстро представила, каково сейчас ее маме,
сгорающей от стыда и ловящей на себе колючие взгляды. Ей,
бедной, уж точно не помолиться – только стой да
следи, чтобы подсвечник не был повержен да чтобы чадо не
слишком сокращало дистанцию до царских врат, пытаясь
пробраться в алтарь.
То есть молиться-то можно: с иными детьми приходится
взывать: «Господи, помилуй! Господи, помоги!»
– не менее горячо, чем капитану какого-нибудь утлого
суденышка в разгар бури. Но так ты и дома помолишься, а
хочется ведь услышать и последование литургии, и хотя бы
пару строчек из Евангелия… Господи, думаю, помоги
Ты ей, неизвестной мне молодой маме. Ну, и вроде бы вскоре
не до девочки стало – где-то она там бегает, но мне
уже как будто не мешает.
Строго говоря, чужой ребенок
вообще не может «мешать» молиться. Ты за него
не в ответе, следить за каждым чихом не обязана, мало ли
что звуки издает. А сколько раз со мной бывало так, что,
увлекшись разговором по телефону, я не сразу реагировала
на дочь, настойчиво пытавшуюся что-то у меня спросить.
Ребенок уже за юбку тебя тянет – а ты всё никак не
оторвешься от какого-то горячего обсуждения. Зато как с
Богом пришел поговорить – так сразу любой шорох
«мешает».
Надо набраться храбрости и признаться:
«отвлекаешься» потому, что еще и не
увлеклась как следует.
Значит, дело не в «мешающем», а в
отвлекающемся. Надо набраться храбрости и признаться себе,
что «отвлекаешься» в основном потому, что еще
и не увлеклась как следует. Ну не влечется сердце ко
Господу так, как должно оно делать в те минуты, когда
вдруг осознает, Кто перед ним: «Господь мой и Бог
мой!» В остальное же время сердечные «гады,
ихже несть числа» делают твою молитву делом трудным,
а порой и тягостным.
Может быть, и раздражение на детей отсюда – из
зависти? Скачет ребенок – хорошо ему в храме, легко.
А мы трудимся, нудимся, считаем в уме, сколько минут
осталось до «Отче
наш»… Ну и обидно, в конце концов: ишь,
распрыгался! При этом я часто замечала у священников из
числа опытных монахов совершенно другое – светлое и
радостное – выражение на лице даже в те моменты,
когда они смотрят на зашаливших в храме малышей…
Но откуда бы ни приходило чувство дискомфорта из-за
вскриков и топота чужого ребенка, я теперь точно знаю,
что с ним (дискомфортом и раздражением) лучше
всего сделать. Опытным путем узнала всё на той же службе.
Мама маленькой скачущей девочки ближе к Херувимской
попыталась дочку «скрутить». Поднялся рев, в
сравнении с которым предыдущий легкий топоток показался бы
полной тишиной. И тут я вспомнила, что утром в спешке
схватила свою сумку не разбирая, то есть вместе со всеми
памперсами, машинками, платочками и мишками, которые живут
в ней месяцами.
С видом фокусника извлекаю мишку. Есть еще машинка,
чехол от телефона и ручка с блокнотом – до конца
службы, пожалуй, хватит.
Вуаля! С видом фокусника я извлекаю мишку, стараясь не
испугать ребенка слишком пристальным «добрым
взглядом». Улыбаюсь маме: всё хорошо, мол, мои дети
не лучше. Наступает тишина. В запасе еще машинка, чехол от
телефона и ручка с блокнотом – до конца службы,
пожалуй, хватит.
И вот я подумала: чем не рецепт? Как было бы здорово, если
бы каждый, кто знает за собой раздражительность на шалящих
детей, приносил в храм «сумку Мэри Поппинс».
Вот «это был бы сон, волшебный сон»!..
Представьте: мчится по храму пятилетняя
«дылда», мама «дылды» держит еще
двухлетнего бутуза на собственном семимесячном пузе
– ей немного не до «укрощения»
старшенькой. А вы, не успев и пораздражаться, ловите
«дылду» и вручаете ей блокнот с парой цветных
ручек. Так мол и так, дорогое чадо, нарисуй-ка ты цветы в
подарок Господу, это будет твоя молитва. О,
здорово получилось, теперь рисуй для Богородицы…
Сразу получится и тишина для спокойной молитвы, и победа
над раздражением, и сотворенное дело христианской любви.
Вы даже не представляете, какими сестрами великого
милосердия кажутся мне порой те женщины, которые хотя бы
на пять минут во время службы отводят в сторонку
кого-нибудь из моих детей «почистить
подсвечник», «поцеловать иконки» или
«цветочки посмотреть»… Могли бы
сказать: твои дети
– иди и воспитывай. Но не говорят. Спаси их Бог!
