В числе дураков.

Проповедь о Рождественском посте дешевле всего под Новый год. Надвигается эта самая развеселая ночь, и, чем она ближе, тем усерднее отводят свой взгляд внимающие. Известное дело… И немало вспоминается анекдотов про больную новогоднюю голову.

А 2 января наступает «пора собирать камни». Это традиция. Для священника этот день совсем не праздничный.

Едем отпевать. Вот уже, кажется, четвертого. Семеныч грустит с кадилом где-то в глубине ПАЗика, я – за водительской спиной. Автобус дробно скачет по дорожной наледи. Я знаю, к кому нас везут: это совсем молодой парень. Недавно, под праздники, мы с ним беседовали в храме. И о посте, конечно, рассуждали. Он приносил крестить, кажется, племянницу и всё недоумевал, как это можно…

– Что за умники придумали поститься в новогоднюю ночь?!

За словом – слово, и он резонно вывел:

– Нет, пусть дураки постятся, а я жизнь люблю. Напьюсь и погуляю! Мне государство для этого выходные организовало.

Я честно отговаривал – поначалу. Потом успокоился, бисера пожалел…

Тесный гроб устроен как раз под елкой. Над лицом покойника висит синяя стеклянная сосулька, рядом с ней болтается зайчик, выше – Дедушка Мороз с большим счастливым мешком. Какой-то остряк засветил гирлянды. Елка переливается, таинственно колышется мишура. Обхожу с кадилом скорбный новогодний подарок. Запах ели и мандаринов мешается с ароматом дорогого архиерейского ладана, что случился у меня под Рождество. Вот, почти уже и дотянули до Светлого Праздника. Весь «Заупокойный чин» скоро завершается в полной таинственной тиши. В заключение – короткая проповедь, в которой, разумеется, касаюсь и темы Рождественского поста, хотя его и осталось-то… всего четыре дня, что ли? У нас с Семенычем нынче назначен еще один похожий визит. Торопимся. Обратно нас везут уже на легковушке.

В черной машине – хоть не топи – под зимним солнышком делается жарко. Парня, который нас везет, я тоже знаю: это брат покойника. Давно с ним знаком. Семеныч его держит в числе «наших». Это и понятно, ведь парень постится. Вот и сегодня головой не мается. Сетует на братово легкомыслие:

– Отпели вот нашего умника… – вздыхает.

Интересуюсь, отчего он усопшего величает умником, да еще и с подковыркой?

– А как же, – говорит, – его еще звать?! Самым умным себя в семье считал, ни разу никого не послушал. Да мы, признаться, и сами устали его вразумлять. Все ведь постимся, и отец с матерью, и я вот начал. А этот над нами только потешался. «Дураки, мол, и попы ваши – такие же. Напридумывали всякого – не продохнуть. Вот сами и поститесь-мучайтесь, раз такие глупые».

Водитель усмехается и умолкает.

После густой, тягучей паузы любопытствую, от чего его умный брат преставился. Он как будто встрепенулся и поведал:

– Бог их теперь разберет. Он Новый год без нас, в компании отмечал, с умными тоже. Говорят, что всё, как обычно: раз бутылка, два бутылка, три, четыре, пять… А потом что уж случилось: кто – за нож, кто – за табурет, кто за вилы. Наш самым слабым оказался, хотя и успел двоих чем-то пырнуть. Теперь те двое в районе, в реанимации. А самый крепкий – напротив реанимации, через дорогу, на нарах. Ну, а наш вот, умный… Выносить скоро… Из-под елки…

Кажется странным, что брат не скорбит о своем убиенном сроднике. Впрочем, что же тут странного? «Наш ведь человек», знает, что у Бога все живые. Сам даже постится, чтобы перед Ним не умереть.

Над широким заснеженным полем плывет на солнце наш белый красавец-храм. Лебедь! Мы втроем влипли в лобовое стекло, любуемся. Машин по дороге – ни одной. Известно, праздники.

Наш водитель грустно вздыхает: «Вот мы, дураки, и постимся до сих пор. А умного скоро закапывать…» Часто заморгал, отвернулся.

Вдоль обочины в белых кружевах березы. Сверкают на солнце, есенинские. Ночью нападал рыхлый воздушный снежок, с утра слегка подморозило. Окрестная белизна искрится. Зимний день короток. Совсем скоро, к закату, небо изменится в цвете – залюбуешься. В крайнем палисаднике, на голой яблоне дремлет сова. После заката она встрепенется, расправит крылья и заскользит над синеющим полем. На носу Рождество. Через пару-тройку дней детвора станет ломиться во дворы, требовать конфет и денег. Теперь так колядуют.

Ну, а после Рождественской службы разговеемся – всему свой срок. Выпьем, конечно, чего там. Предвкушаю…

Эх, здорово!..

И нравится мне быть в числе дураков.

Священник Алексий Лисняк